это удивительно быстрое время.
кредиты выплачиваются всю жизнь.
дети взрослеют за 12 лет.
браки распадаются 5 лет.
вечная любовь проходит за три года.
встречаются, влюбляются, женятся - за год.
иностранный язык учат полгода.
на 15 киллограм худеют за три месяца,
поправляются - за месяц.
книги пишутся за неделю,
картины - за два дня,
песни - за 5 часов.
секс длится три минуты.
чай заваривается 30 секунд,
прелюдия - секунд 15.
человек исчезает в один момент.

кто-то рожден, чтобы сидеть у реки, барахтая ногами в воде. а кто-то рожден плавать.
кто-то рожден, чтобы играть на гитаре у костра. кто-то, чтобы петь под гитару. а кто-то - чтобы разжигать костры.
кто-то рожден рисовать. а кто- то рожден делать краски и полотна.
кто-то рожден, чтобы ставить рекорды, а кто- то чтобы вовремя их фиксировать.
кто-то рожден летать, а кто-то строить самолёты.
и каждый для чего-то рожден. так что если ты поешь фальшиво, или фотографирует без фокуса, или рост у тебя маленький для модели, то просто наслаждайся тем, что тебе нравится делать и знай, что рожден для того, чтобы делать то, что тебе нравится и восхищаться тем, как другие следуют этому же принципу.

-когда мы шли, даже не за руку, а просто рядом, так, чтобы рука билась об руку при ходьбе. когда мы шли так, что песок вздымался барханами меж пальцев. когда волны нам были по пояс, а мы шли, не закатывая штанин. когда мы шли, пускали мыльные пузыри и маленькие дети визжали от некой красоты. когда мы шли по лужам босиком и прыгали так, что брызги были выше нас самих. когда мы шли навстречу велосипедистам и боялись, что не обьедут, но объезжали. когда мы шли с мороженным в руках, оно таяло на сонце и стекало до самых локтей. когда мы шли в ногу. когда мы шли и оставляли следы на незастывшем бетоне. когда мы шли, я была счастлива. а потом мы остановились. и наступила тьма.

-задумывался ли ты, что пока человек увековечивает какое-то одно проявление красоты, сотни других проходят мимо него.
-да, конечно, в мире множество вещей, прекрасных и уродливых, происходит одновременно, но каждый миг мы должны выбирать, каким событием насладиться, а какие должны произойти без нашего участия.
- это все верно, но я сейчас совершенно не о том. Я о том, что когда ты выбираешь то, что в какой-то момент посчитал наивысшей точкой прекрасного и принялся его увековечивает, то тебя абсолютно не должно волновать то, что вокруг так и мечутся другие прекрасные пейзажи или натюрморты, пока ты занят своим портретом, понимаешь? это и есть любовь, я считаю - отдать себя полностью и не сожалеть об этом. например, я рисую чей-то портрет в городском сквере и мимо проходит девушка. если я обращаю внимание на ее черты лица, отвлекаясь от своей работы, то буду считать себя плохим художником, потому что не смог отдать себя картине, не смог полюбить настолько, чтобы все иное потеряло для меня свой вес.
- но вдруг та девушка имеет такие черты лица, нарисовав которые ты станешь великим? или вдруг, пока ты рисуешь лужу, настоящее море с большими кораблями бушует прямо за твоей спиной?
- ни одно море не сравнится мне с той лужей, в которой я увидел свое счастливое отражение. я много всего перепробовал, прежде чем нашел то, что по-настоящему люблю. по образованию я повар, работал актером в одной театральной труппе, потом ушел и отучился на курсах на массажиста, попробовал и понял :"нет, не мое". потом я пел на свадьбах и в маленьких ресторанчиках, а после работал с детьми… но однажды, приехав отдохнуть к морю, я увидел на берегу девушку, которая рисовала туристам временные тату. я купил у нее набор этой дивной краски и, веришь, изрисовал себе все тело, даже пятки. я рисовал все, что приходило мне в голову и не мог остановиться, пока не израсходовал всю краску. тогда я смотрел на себя в зеркало и радовался тому, что на моем лице была нарисована птица и когда я расплывался в улыбке, она пряталась в ямочку на щеке.
вернувшись домой, я купил свои первые краски и начал рисовать. мне понадобилось два месяца ежедневных занятий живописью, чтобы я закончил свой первый рисунок. все иное меня перестало интересовать. ни звонки от мамы, ни с работы, ни от друзей не могли отвлечь меня. я был одержим и чувствовал себя счастливым и наполненным любовью. ты не представляешь, как долго у меня не получалось нарисовать ничего достойного! но я для себя решил, как мужчины решают добиваться женщины своей мечты, что не сдамся. и не сдаюсь. видишь, у меня правая рука перебинтована? я рисую тут левой. потому что любовь не терпит отлагательств или отговорок. если ты любишь то, что ты делаешь, ты можешь это делать. а раз можешь, так делай. и я, знаешь, счастлив. как будто мой смысл жизни всегда красуется передо мной. как будто я один знаю эту великую тайну, за которой все так охотятся. так смешно. будто сторожевые собаки ищут свои кости, но в соседних дворах. а оно тут вот, только голову от небес опусти.

мы давно так живем вдвоем и давно друг к другу привыкли, как экскурсоводы в Лувре или Эрмитаже привыкают каждый день восхищаться Джокондой и Тайной вечерей. но все же шедевры не теряют своей ценности о того, что ты долго ими любуешься.
я знаю, что у него серый с зеленым оттенком цвет глаз, родинки над правой бровью, в левом уголке рта, под ключицей, на лопатке и пояснице, хотя никогда специально не наблюдала за этим. я знаю, что чай он любит без сахара, кофе только с молоком, а бутерброды только с сыром. в детстве его называли Ленивцем, в юности - Тощим, а сейчас он просто Михаил. когда он ест, то обязательно должен что то читать, но при этом совершенно не запоминает сути прочитанного. я знаю, что он еще не болел ветрянкой, краснухой, корью и ему никогда не вырывали зубы, чего он, к тому же, страшно боится. каждый год 19 июня он празднует свой второй день рождения. когда он был маленьким, в этот день его вынесли из горящего дома пожарные. он не любит маленьких собак, больших кошек, золотых рыбок и боится змей, пауков и крыс. его раздражает то, как песок пересыпается меж пальцами. в детстве он сьедал на три конфеты больше, чем его младшая сестра, чтобы показать, какой он взрослый, а сейчас он содержит диету и занялся спортом, чтобы доказать, что все еще молод.
мы живем вот так вот вместе уже много лет. мы - шедевры этой выставки. и искусство иногда заключается в том, чтобы восхищаться тем, как он вытирает губы в рукав и тем, как в сотый раз приносит мне с вечерней прогулки ромашки так, будто видишь эту красоту впервые.

Мне нравился его высокий рост и хриплый голос. Нравились сильные плечи и то, как мои ладони казались ещё меньше и тоньше в его больших руках. Нравилось с ним разговаривать и слушать рассуждения обо всем на свете, а он слушал меня и, самое главное, прислушивался. Я сходила с ума от его запаха и могла часами сидеть, уткнувшись лицом в шею. Нравилось, когда он говорил, что не делал чего-то до встречи со мной. Мне нравилось чувствовать, что он всегда хочет ко мне прикасаться и что я отлично знаю ход его не совсем джентельментских мыслей в этот момент.
А ему нравилась моя фигура, лицо и волосы. То, как я могла его успокоить и подсказать правильное действие. Он знал наизусть мои руки и целовал их. Лежал на коленях и удивлялся мышцам бёдер. Всегда держал меня близко, однажды даже пристегнул полицейскими наручниками к своей руке. Видел меня в толпе и узнавал среди тысяч человек. Он говорил, что его слушают и слушаются все, кроме меня, но при этом все решения всегда принимал он сам.
Я была ему нужна, как трофей, что он завоюет и вернёт себе силу, мужскую независимость и умение заботиться о женщине. А мне он был дан, чтобы заново вспомнить, что значит быть желанной и как прекрасно и полезно это чувство.
Было 10 невероятных дней и ночей. От них остались воспоминания и номера телефонов, которыми возможно мы воспользуемся через год, чтобы снова вернуть друг другу самих себя.

Как рассказать? Мы едем по Турции, вокруг расстилаются поля и горы, каждый день мы умеем заблудиться и попасть то в самую местную деревушку, то забраться на горный серпантин, с которого видно Мраморное море, чуть ли не от края до края. Пересечь Дарданеллы на маленьком пароме, пробраться на огороженную территорию (6человек от девяти до шестидесяти девяти лет), чтобы погулять на закате по Трое, резко тормозить на трассе, чтобы купить гранат - смотри, какой он спелый, лопнувший прямо на ветке! - вставать с утренним намазом - это всё про нас.
Дедушка, ничего не смущаясь, говорит со всеми на чистейшем русском, его где-то даже понимают, я щебечу на английском, и мы примерно равно успешны; деревни смеются миллионниками, и нам везде хорошо. Сегодня мы дышали морем, а завтра день в полях. Я ножкой трогала тыкву прямо на грядке. Оливковые деревья растут повсюду - просто срывай, но кому они нужны такие, какие они на дереве; гранаты тоже на каждом шагу - невероятные плоды, свисающие с тонких веточек, какие-то странные средиземноморские дубы, травы, мандарины; тут вся такое невероятно живое вокруг, так хорошо душе от солнца и ветра, от морского воздуха, от стрекота кузнечиков. Везде животные - коты, собаки, куры, со всеми можно тетешкаться и играть; раз в несколько часов разносится из громковорителей молитва, везде мечети, ванночки для омовения ног, люди до трогательного здесь набожны.
В семье хорошо, смех не тихнуть, все так интересно, каждое слово вызывает перекрестный огонь цитат и воспоминаний, нам замечательно вшестером, и люди вокруг улыбаются, видя нас.
А я снова штурман, карты в телефоне - такие же, как были во Франции, и я каждый день вспоминаю, как мы колесили на маленьком чёрной ситроене, как питались хлебом, сыром и вином, спали в палатке, обнявшись. Быт многое убивает, усталость и дела - оставшееся, но когда я вспоминаю Францию, ночи тепла, часы разговоров, смеха, пения всех подряд песен; как понимание достигло уровня телепатии, как мы завтракали на траве каждый день… Я знаю, мы вечны.

папочка обнимает меня все время и целует; смотрит печально, словно прощается на безвременье.
мама бегает суетливо, страшась замереть и забыться в бессильной скорби.
в трауре по молодости, по последнему символу угасающей юности, по вложению, что прогорело.
все, кто ставит на детей - проигрывают. сколько ты в них не вливай: любви, опеки, внимания - все едино. однажды они унесутся по ветру, порывами легкомысленной жажды познания; увлеченные миром, миром же завороженные - в забытьи, в иллюзорном бессмертии, забывая даже звонить.

а ты и забыл, как жил для себя;
и вообще, зачем же ты жил

я хочу оградить своих детей, если они когда-нибудь у меня появятся, от отвратительной патетики традиционной семьи.
они всегда будут свободны - с самого младенчества, с первого решения и первого слова.
они не увидят свою мать слащавой иконой, не увидят мнимой любви и мнимого уважения. все, что будет с ними происходить, будет происходить по-настоящему.
с самого детства я покажу им, что означает личное пространство: неприкасаемая приватная область, в которую нет доступа никому, кроме избранных лиц. я дам им понять, что они не связаны никакими обязательствами, что я дала им жизнь лишь затем, чтобы была рождена личность воистину свободная, в рамках отвратительной капиталистической узурпации и бездумного потребленческого уклада.
в них не будет страха. им не нужно будет искать свой голос - они единственно будут им обладать, как и собственным выбором, собственным телом, собственной жизнью.
я не буду прятаться с ними, как мне всегда приходилось прятаться - они должны знать, что нет мнимого идеала, и все мы равны и одинаково тленны.
я научу их задавать вопросы, и никогда не стану наказывать нелюбовью, приучая к послушанию. покажу им мир, покажу литературу, искусство, покажу им счастье быть добрым, счастье дарить любовь и счастье быть одиноким.
и пусть мои дети лучше страдают как отщепенцы, а не рабы.

Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копье, крыша или белая палуба.

А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.
Я не хочу чтобы меня красили, сушили
НЕТ,
я этого не хочу.

Я другое дерево,
Я другое дерево.

я просто хочу спастись от этого отвратительного городского смога, из под нескончаемого облучения электронных девайсов, деструктивной зависимости от навязанного комфорта.
я должна сидеть на берегу пруда и наблюдать за мерцанием света на зеркальной поверхности, за движением рыб и волнением ветра; ощущать пальцами влажную липкость сочных трав, вытягивать занемевшие ноги и облокачиваться о теплый ствол раскидистой ивы.
жить бессмысленно для других, но наслаждаясь.

зеленовато-голубой оттенок неба переходит в молочный, после в розовый кварц и, наконец, нежный сиреневый, отделенный фиолетово-серой полосой сумрачных зимних деревьев от, окрашенных тем же безмятежным лиловым, заснеженных придорожных полей. а в правом углу окна, окутанный сумеречной дымкой, пламенно алеет край солнечного диска, медленно входящего в горизонт.
и фары машин на железнодорожном переезде сияют рождественскими огнями, провожая пением радиоприемников усыпающий день, стремительно сереющий в угасающем свете, льющемся с юга; да в клубах дымах, поднимающихся от труб черепичных крыш.